Смотри, слушай, читай. Но не думай.

Взгляд англичанина на Русскую катастрофу


«Когда великий миг приходит и стучится в дверь, его первый стук бывает не громче твоего сердца – и только избранное ухо успевает его различить».
Александр СОЛЖЕНИЦЫН.
«Август Четырнадцатого».


Статьи, опубликованные Вильтоном осенью 1917 г. в «Таймсе», легли в основу появившейся в следующем году его книги «Русская Агония». Вышла она 1 марта – в годовщину переворота.



Авторское предисловие «Моим читателям» было датировано 13 января 1918 г.:



Сначала увидели свет первое и второе английские издания, вышедшие в Лондоне в издательстве Эдварда Арнольда в 1918 году:


Титульные листы первых двух изданий книги Роберта Вильтона «Russia`s Аgony». Edward Arnold. London. 1918. Первое издание считается ныне крайне редким.

Одновременно книга вышла и в Америке: сначала в 1918 г. в совместном издании (лондонском Эдварда Арнольда и нью-йоркском Лонгмана, Грина и Ко), а затем – в другом нью-йоркском издательстве (Эдварда Пейсона Даттона и Ко) в 1918-1919 гг. двумя тиражами.


Титульные листы книги: Robert Wilton «Russia`s Аgony». New York. Longmans, Green & Сo. London. Edward Arnold. London. 1918.
Издания 1918 и 1919 гг. New York. E.P. Dutton & Сompany.

Книга открывалась посвящением на русском и английском языках: «Посвящается славному казачеству и всем союзным воинствам, положившим живот свой за свободу и родину».




Кубанский казак. Рисунок М. Кравченко из книги Роберта Вильтона «Russia`s Аgony».

Далее приводились на английском языке слова из Евангелия от Иоанна (15, 13): «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».



В качестве эпиграфа было предпослано известное стихотворений Ф.И. Тютчева, измененное Вильтоном, а потому, видимо, и приведенное им без обозначения автора («из изречений русского мудреца»):
Одним умом Россию не понять,
Простым аршином не измерить,
Россию можем лишь любить,
В Россию можно только верить.



Далее мы даем ряд фотографий, сопровождающих эту более чем 350-страничную книгу, снабженную подробным указателем, картами и планами.
Некоторые из снимков принадлежат самому Роберту Вильтону, однако большинство было предоставлено газетой «The Times» и взято из другой – «The Daily Mirror», которым автор и выражал за это свою благодарность в предисловии.
Состав иллюстраций в лондонском и нью-йоркском изданиях частично различался. Мы приводим и те и другие, за исключением тех, которые мы уже воспроизводили в прошлых наших по́стах.




































Когда «Русская Агония» появилась в продаже в лондонских книжных магазинах, Царь и Его Семья были еще живы, находились в Тобольске.
Ее автор, живший в то время в Англии, не знавший еще, что ему самому предстоит в самое ближайшее время, предчувствовал всё же будущее.
Свидетельство тому вот эти последние, вещие, можно сказать, слова из той его предпоследней книги:
«БОЛЬШЕВИЗМ – ВРАГ, С КОТОРЫМ ПРИХОДИТСЯ ИМЕТЬ ДЕЛО НЕ ТОЛЬКО В РОССИИ».



Это вполне соответствовало свидетельству, оставленному о нем близким другом – Николаем Николаевичем Чебышевым (1865–1937), русским судебным деятелем, журналистом, участником Белого движения:
«Смысл большевизма, нелепость попустительства Европы, ее иллюзии найти компромисс с советами расценивались Уильтоном так, как будто он был офицером Белой армии» («Новое Время». Белград.1925. 27 января).


Продолжение следует.

Между Февралем и Октябрем (окончание)


Ни красоты в том фарсе не найдешь,
Ни правды – только выдумка да ложь.
Там что-то нагорожено без меры,
И всё темно, и ничему нет веры.
Джордж КРАББ.


Комментарий Роберта Вильтона к одной из его первых послепереворотных телеграмм свидетельствует о том, что, осознавая в событиях конец Самодержавия, опасности установления «коммуны» он пока еще не видел, надеясь, что Россия «продолжит войну с безпрецедентной силой».
Редакция газеты, поддержав это мнение, выказала всё же опасения в том, что демократическая республика в России «в современных условиях неизбежно приведёт к распаду […], всеобщему кровопролитию и, в итоге, к реакции» (Phillip Knightley «The First Casualy». N.Y. 1975. Р. 142).
Вскоре, однако, под влиянием происходящего корреспонденту пришлось поменять свои первые радужные впечатления на гораздо более реалистические.
В опубликованной 29 марта телеграмме (написанной им 27 марта), передавая впечатления от деятельности Совета рабочих и солдатских депутатов, ведшего пропаганду за выход России из войны, он обращал внимание на «несомненное и хорошо узнаваемое присутствии агентов-провокаторов в рядах революционеров», подчеркивая при этом сильные прогерманские тенденции в русском социал-демократическом движении, но не сбрасывая со счетов и широко распространенное презрение, с каким еще в то время воспринимали всё это в армии («The History of “The Times”». Vol. IV. Part 1. N.Y. 1952. Р. 247).



Снимок из книги Роберта Вильтона «Russia`s Аgony».

Такое развитие событий не могло не волновать и лондонских коллег Вильтона. «Политика “The Times”, – пишут авторы истории этой газеты (с. 241), – по отношению к русской революции 1917 г. зависела от факта войны». Однако в своих рассуждениях журналист шел гораздо дальше, часто пересекая запретные линии.
Наблюдая за процессами вблизи, Вильтон сразу обратил внимание на то, что одним из первостепенных результатов февральской революции стала полная свобода пропаганды, полученная большевицкой партией, которая широко использовала ее прежде всего для антивоенной агитации. В связи с этим Вильтон выдвигал претензии к Временному комитету Государственной думы.
О том, какие эта критика принимала формы, глухо упоминают авторы весьма политкорректной «Истории “Таймса”». Одно из сообщений корреспондента, пишут они, помеченное «28 марта, Рига», было с большим неудовольствием воспринято с «сионистских кругах», да так, что даже в Foreign Office стали поговаривать об «антисемитизме» журналиста. К этому присовокупили еще одно страшное прегрешение журналиста: «показ в слишком благоприятном свете старого режима».
Примечательно, что среди англичан в Петрограде Вильтон был не одинок: его взгляды разделяли некоторые его коллеги журналисты, и даже сам Бьюкенен. По словам современного американского историка еврейского происхождения Вальтера Зеева Лакера (1921–2018), «было хорошо известно, что посол Великобритании в России и некоторые ведущие британские журналисты, аккредитованные в Петрограде, вовсе не были дружественно настроены к русским евреям» (В. Лакер «История сионизма» М. 2000. С. 272).


«Евреи» – седьмая глава книги Р. Вильтона «Russia`s Аgony», вышедшей в Лондоне в 1918 г.

Глава Департамента пропаганды Foreign Office Джон Бьюкен в самом начале мая послал редактору газеты меморандум с критикой взглядов Вильтона, ссылаясь в нем на резкую реакцию петроградской газеты «Дело Народа»: «поскольку это орган Керенского, его критика имеет большое значение». (Пикантно, что по отношению к некоторым произведениям самого Бьюкена, шотландского писателя, до сих пор выдвигают обвинения в антисемитизме.)
Препровождая меморандум владельцу газеты лорду Нортклиффу, заведующий международным отделом Уикхэм Стид замечал (4.5.1917): «Вильтон был очень хорош в самые первые дни революции и его телеграммы оказали революционному движению большую услугу. И остальные его телеграммы были совершенно верны, хотя они возможно были менее сдержанно сформулированы, чем он мог бы сделать; но если бы мы поддавались любому окрику, позиция любого будущего корреспондента “Таймса” в Петрограде была бы жалкой» («The History of “The Times”». Р. 248).


Джон Бьюкен (1875–1940) – в начале 1900-х личный секретарь Альфреда Милнера, британского колониального администратора в Южной Африке. Сторонник тори, выступал против либеральных реформ 1905-1915 гг. и «классовой ненависти», воспитанной, как он считал, такими либералами, как Ллойд Джордж. Во время Великой войны был сначала корреспондентом «Таймса» во Франции, в 1916 г. стал офицером разведывательного корпуса Британской армии, возглавлял Департамент пропаганды Foreign Office. В 1935 г. назначен генерал-губернатором Канады, скончавшись на этом посту.

Тем временем Роберт Вильтон продолжал гнуть свою линию, о чем свидетельствовала его заметка, датированная 8 апреля и напечатанная в «Таймсе» три дня спустя:
«Совет рабочих депутатов в их официальном органе опубликовал серию постановлений, которые не оставляет сомнений в их желании разойтись с Временным Правительством, вызвать поражение Русской Армии и заключить безчестный мир. Они объявили о создании “комитета иностранных отношений”, который откроет прямые переговоры с врагом. Для этой цели депутация направляется в Стокгольм, а между Россией и Швецией будет организована специальная курьерская служба. Кроме того, они требуют, чтобы их представители имели право голоса в оперативном руководстве на фронте» («The History of “The Times”». Р. 248).
Эта телеграмма немедленно сделала газету и ее корреспондента непопулярными в радикальной прессе союзников и в самой России.
Впоследствии в письме к Стиду, отправленном 18 марта 1919 г. из Сибири, Вильтон обвинит редактора международного отдела в том, что тот «замял» многое из посланного им в газету (Там же. С. 249).
С середины марта и вплоть до половины апреля Вильтон разрывался между Петроградом и Северным фронтом, в результате чего заболел, пролежав около месяца в госпитале. В период отсутствия его заменял корреспондент газеты «The Daily Mail» (принадлежавшей ее основателю и владельцу «The Times» лорду Нортклиффу) Л.Б. Голден, подписывавший свои заметки «наш корреспондент» (Там же. С. 247).


Ленин с группой русских политэмигрантов в Стокгольме в день проезда из Швейцарии в Россию. 31 марта / 13 апреля 1917 г. Фотография В. Мальмстрёма.

В апреле состоялась исторический проезд через Германию в Россию Ленина. В прессе появилось несколько публикаций, авторы которых выражали обезпокоенность этим событием. Вильтон в это время находился в поездке по Северному фронту и потому «Таймсу» пришлось давать новость о прибытии Ленина (приехавшему в Петроград 3/16 апреля) только 7/20 апреля, опираясь на телеграммы агентства Reuters. Десять дней спустя, снова основываясь на информации этого новостного агентства, газета рассказывала о демонстрациях петроградских рабочих с плакатами, требовавшими «вернуть Ленина Вильгельму» (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 144).
Поправившись, Вильтон вновь отправляется на фронт, на этот раз на Юго-Западный. Он был вне Петрограда, когда там, при подстрекательстве большевиков, 3/16 – 5/18 июля происходили антиправительственные выступления.
На фронте Вильтон был поражен разлагающим влиянием солдатских комитетов, подрывавших боевой дух армии.



Фотография, сделанная Р. Вильтоном в Галиции 23 июля 1917 г., из его книги «Russia`s Аgony».

В такой обстановке вполне объяснимой была горячая поддержка английским журналистом выступления генерала Л.Г. Корнилова, проходившего с 25 августа / 7 сентября по 30 августа / 12 сентября. Вильтон называл генерала «сильным человеком».
Бьюкенен также симпатизировал генералу. Зная о заговоре, он не поставил об этом в известность Временное правительство (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 145). А после того, как выступление стало свершившимся фактом, пытался добиться примирения между Керенским и Корниловым, но безуспешно.
Вообще антибольшевицкая линия посла была неизменной и последовательной. С конца апреля были зафиксированы его контакты с лидерами меньшевиков и эсеров, при помощи которых он рассчитывал сначала нейтрализовать влияние Ленина. Приветствовал Бьюкенен и репрессивные действия Временного правительства после известных июльских событий. Во время встречи с Керенским 29 июля / 11 августа сэр Джордж настаивал на введении в Петрограде военного положения и других строгих мер, угрожая в противном случае прекращением английских военных поставок. Вновь встретившись с Керенским буквально накануне октябрьского переворота (23 октября / 6 ноября), Бьюкенен требовал немедленного ареста Троцкого.


Фотография генерала Л.Г. Корнилова из книги Р. Вильтона «Russia`s Аgony».

В то время как «Таймс» выразила сожаление о провале Корниловского выступления, Петроградское Общество Журналистов обратилось к Союзу Английских Журналистов с открытым письмом, в котором жаловалось на предвзятость вильтоновских отчётов.
Одновременно «Таймс» подверглась из-за ее отношения к событиям в России нападкам со стороны «Манчестер Гардиан». В последней утверждалось, что, хотя «Таймс» и может восприниматься за границей, как полуофициальный орган Foreign Office, она все же не имеет права критиковать те британские газеты, которые не желают свержения нового правительства России (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 145-146).
Газету «Manchester Guardian» редактировал ее владелец Чарльз Прествич Скотт (1846–1932), член Парламента и либерал. Именно он убедил Моргана Филипса Прайса (1885–1973), будущего парламентария и лейбориста, а тогда еще либерала и противника войны, стать военным корреспондентом газеты в России.
«Оказалось, – вспоминал Прайс, – что Скотт думал так же, как и я. […] Он хотел, чтобы кто-то поехал в Россию […] и держал его в курсе того, что там происходит. Возможно, он не сможет опубликовать все, что будет отправлено по причинам, связанным с войной, но, по крайней мере, он желал быть проинформированным».


Морган Филипс Прайс во время его пребывания в России.

Будучи свидетелем февральского переворота, корреспондент «Манчестер Гардиан» писал:
«Очень интересное время. Я знал, что поздно или рано оно наступит, но не знал, что это случится так быстро. Всю страну охватило радостное безумие, люди машут красными флагами и поют “Марсельезу”. Это превосходит мои самые безумные мечты, я с трудом верю, что все происходит на самом деле. После двух с половиной лет нравственных страданий и темноты я наконец увидел свет. Да здравствует Русская Революция, показавшая мiру путь к свободе. Пусть Германия и Англия пойдут по ее пятам.
Со своей позиции человека, живущего на грани между Востоком и Западом, я могу смотреть безстрастно на крушение европейской цивилизации и лишь поражаться тому, с какой невероятно быстрой скоростью она разваливается. В конце концов, Рим и его цивилизация приходили в упадок большую часть из их 500 лет, и даже Османской империи в Европе потребовалось четыре столетия, чтобы потерять свое значение. Но сейчас менее чем за три года была сорвана крышка с гроба Европы, и что мы видим внутри – !»
Прайс знакомится с деятелями новой России, но лишь Ленин, да еще, пожалуй, Троцкий вызывают его восторг: «Ленин поразил меня как человека […] Нет сомнений в том, что Ленин был движущей силой большевицкой партии [...] Он был мозгом и планировщиком…»


Судя по всему, Вильтон никогда лично не встречался ни с Лениным, ни с Троцким. Вот как они выглядят на фотографии, помещенной в его книге «Russia`s Аgony».

Не одобряя закрытия большевиками Учредительного собрания и запрещения ими политических партий, Прайс, тем не менее, симпатизировал им: «Я был так предан русской революции, которую я защищал от интервенции западных союзников….»
Эти взгляды Прайса входили в явное противоречие с корреспонденциями Роберта Вильтона, которые, видя в них опасность для мiровой революции, он всячески старался дезавуировать. Вот, например, что он писал в июле 1917-го:
«Я был потрясен отвратительным поведением прессы Нортклиффа в Англии, особенно ее корреспондента Вильтона в Петрограде, которого, кстати, я знаю довольно хорошо, за распространение провокационных сообщений о Совете рабочих и солдатских депутатов и попытку дискредитировать их в Западной Европе. Я лишь надеюсь, что российский народ выдворит корреспондента “Таймс” из Петрограда».
Прайс был далеко не единственным английским журналистом в России такого направления. Еще одним был Артур Рэнсом – приехавший в ноябре 1915 г. в Россию корреспондент радикальной газеты «The Daily News», выходившей под редакцией Альфреда Джорджа Гардинера.
Ни Прайс, ни Рэнсом не происходили из низов (первый после смерти отца в 1896 г. унаследовал внушительное имение площадью около двух тысяч акров, второй был сыном профессора истории в Лидсе). Оба учились в престижных учебных заведениях: Рэнсом в известной частной школе Регби, Прайс получил образование в Харроу, Тринити-Колледже и Кембридже.
Об Артуре Рэнсоме нам уже приходилось писать (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/241437.html); прибавим и еще несколько важных, учитывая нашу тему, подробностей.
Большевизм, по мнению Рэнсома, был моральным движением, боровшимся за освобождение человечества, что, как он считал, заслуживало всяческой поддержки
О Ленине отзывался, как об «одном из величайших людей нашего времени». О Дзержинском писал: «…Странный аскет […] Его личная прямота происходит от его необычайной храбрости…»



Со второй своей супругой Евгенией Петровной Шелепиной (на первой, англичанке, он женился в 1909 г.) Рэнсом познакомился в 1917 г. во время своего интервью с Троцким, у которого та работала личной секретаршей.
«Думаю, что Евгения, – рассказывает английский биограф журналиста Роланд Чемберс, – неизбежно должна была пересказывать в ЧК все, что говорил Рэнсом. Уверен, что ЧК в свою очередь советовала, что она должна говорить Рэнсому. Мне кажется, что даже не Евгения, а Карл Радек, который был ближайшим другом Рэнсома, занимался его обработкой. Радек тогда был главой большевицкого агитпропа. Это он рекомендовал Евгению и ее сестру Ираиду на работу в большевицкое правительство».
В 1919 году Рэнсом покидает Россию вместе c Шелепиной.
«Он очень удивляется, – продолжает, имея в виду Рэнсома, Чемберс, – что большевики позволили ей уехать. Занимаясь этим, я выяснил, что Евгения вывезла тогда драгоценностей на несколько миллионов рублей. Эти ценности предназначались для финансирования ячеек Коминтерна за границей и были ей переданы большевиками. Поначалу она предполагала вывезти их в Англию, однако довезла их только до Эстонии, которая в то время была центром, где большевики сбывали конфискованные в России ценности для финансирования Гражданской войны и откуда переправляли свои пропагандистские материалы на Запад. Возможно, что эта контрабанда была той ценой, которую Евгения заплатила за свою свободу».
Свои отношения Рэнсому и Шелепиной удалось оформить лишь в 1924 г., когда первая жена согласилась дать, наконец, ему развод.


Артур Рэнсом (1884–1967) и Евгения Шелепина (1894–1975).

Не менее любопытны ответы, которые дал биограф Рэнсома на весьма запутанные вопросы.
Один из них: каким образом симпатизировавший большевизму английский журналист был завербован британской МИ-6?
«Его завербовали, – утверждает Роланд Чемберс, – в Стокгольме в начале сентября 18-го года – вскоре после покушения на Ленина и начала красного террора. Мне не известно, когда он перестал работать на МИ-6. Когда он приехал в Англию в марте 19-го года, то есть, через несколько месяцев после того, как был завербован, то был арестован Скотланд-Ярдом и его допрашивал глава особого отдела Скотланд-Ярда Бэзил Томсон. Так что не подлежит сомнению, что Рэнсом был завербован для шпионажа в пользу Британии, и что многие в британской разведке были уверены, что он работает на большевиков».
На вопрос, был ли Артур Рэнсом двойным агентом, Чемберс отвечает: «Рэнсом за деньги работал на англичан, а друзей-чекистов, скорее всего, консультировал безплатно… На самом деле мы знаем об этом очень мало. В архиве Коминтерна в Москве, где я работал, я не обнаружил никаких упоминаний о Рэнсоме. Возможно, эта информация содержится в архиве ФСБ, но она наверняка засекречена. Все разговоры о том, что Рэнсом был двойным агентом, восходят к утверждению бывшего резидента КГБ в Британии Олега Гордиевского и бежавшего на Запад архивиста КГБ Василия Митрохина. Митрохин переправил на Запад большое количество документов, которые опубликовал в двух книгах, написанных совместно с профессором Кристофером Эндрю из Кембриджского университета. В одной из книг Митрохин утверждает, что Рэнсом был для Ленина первым источником информации о политике британского министерства иностранных дел и что он очень часто беседовал с сотрудниками ЧК, в частности, с сотрудниками иностранного отдела ЧК, работавшего с иностранной агентурой. Из дневника Рэнсома явствует, что он встречался в Лондоне с чекистом Николаем Клышко, включенным в состав советской торговой делегации. Это те сведения, на которые я ссылаюсь, когда говорю, что Рэнсом работал на большевиков».
И, наконец, еще одно недоумение: как не скрывавшему свои симпатии к большевизму и его вождям, удалось избежать гонений на родине?
«…Пресса, – говорим Чемберс, – угрожала вывести Рэнсома на чистую воду. Например, член парламента и владелец газеты “Джон Булль” Хорейшо Боттомли угрожал разоблачить его как большевицкого шпиона. В ответ Рэнсом угрожал подать на него в суд за клевету и привлечь на свою сторону таких свидетелей, как британский посол в Петрограде Джордж Бьюкенен и глава британской миссии Брюс Локхарт, а также человека из МИ-6, который его завербовал. (Но если звучат эти имена, значит сотрудничество Рэнсома с английскими спецслужбами началось гораздо раньше его официальной вербовки в сентябре 1918 г. – С.Ф.) “Эти люди способны доказать, какую работу я проделал на благо Британии и отвергнуть ложные обвинения в мой адрес”, – писал Рэнсом Локхарту. У Боттомли не было прямых доказательств для разоблачения Рэнсома, и к тому же на него оказывалось давление с целью не делать этого. Почему Рэнсома не осудили за предательство? Ответ очень прост: у прокуратуры против него не было неопровержимых доказательств. В то время очень немногие в Англии представляли себе, что происходит в России. Рэнсом был одним из этих немногих и был полезен британской разведке. К тому же было бы очень трудно возбудить дело против человека с безупречным прошлым по закону о предательстве, да и британский суд не мог осудить его лишь на основе подозрений».
https://www.svoboda.org/a/1808739.html
Комментарий английского исследователя разъясняет малопонятную (по нашей жизни) обстановку. На фоне этой обычной практики там, в СССР происходили вещи еще более удивительные. «Мы с родителями – рассказывает двоюродный внук Е.П. Шелепиной-Рэнсом, – до сих пор удивляемся, как вся семья Шелепиных выжила с “таким” прошлым».
Вот тут действительно есть над чем задуматься!


Евгения Петровна Шелепина (слева) с братом и сестрой, Дореволюционная фотография.

Вернемся, однако, к Вильтону. После подавления Корниловского выступления, вслед за укреплением личной власти Керенского, ощущая давление ценуры, он решил вернуться в Лондон, тем более, что и здоровье его было весьма расстроено.
Сразу же по приезде он опубликовал в «Таймсе» серию из восьми статей, печатавшихся с 20 сентября по 16 октября под рубрикой «От нашего петроградского корреспондента». Они рисовали обстановку в безрадостных тонах.
«Вильтон – сообщал 20 сентября Уикхэм Стид находившемуся в то время в США лорду Нортклиффу, – только что приехал. Его вердикт: если кто-либо сильный и авторитетный не утвердиться в России в течение двух месяцев, там будет полный хаос и коллапс. Он, конечно, темпераментный пессимист, но я признаю, что перспективы выглядят не блестяще» («The History of “The Times”». Р. 254).
Отсутствие в Петрограде у «Таймса» собственного корреспондента во время большевицкого переворота (еще в сентябре предсказанного Вильтоном) оставило читателей газеты без подробностей произошедшего.
Первые известия о случившемся в российской столице появились на страницах газеты 9 ноября и только 17-го в Петрограде появился «специальный корреспондент» Джеймс Баучер.


Джеймс Дэвид Баучер (1850–1920).

Баучер был ирландским журналистом, работал в «Таймсе» балканским корреспондентом. В 1892-1915 гг. жил в Софии, был доверенным советником Царя Фердинанда, во время Балканский войн 1912-1913 гг. посредничал между государствами-участниками при заключении мира.
Во время революции Баучер находился в Одессе, а затем, получив приказ из редакции, выехал в Петроград. После октябрьского переворота он брал интервью у Троцкого. Вскоре, однако, он вернулся в Софию, где впоследствии и скончался.



Телеграмма Баучера, отправленная 22 ноября 1917 г. из Петрограда в Лондон через посла Бьюкенена.

«Тридцать пять лет спустя, – пишет Филип Найтли, – оглядываясь на то, как русская революция освещалась на её страницах, “Таймс” признавала свои недостатки: “Сама идея кампании ad maiorem proletariatis gloriam (“к вящей славе пролетарской” – лат.) была настолько чужда Вильтону, что он её так никогда и не понял... Что еще прискорбнее, эта идея была одинакова чужда также и Стиду [редактору международного отдела], Доусону [редактору], Нортклиффу [владельцу газеты], Ллойд-Джорджу [премьер-министру] и Милнеру [будущему военному министру]. Никто не слышал о силах левых в иных выражениях, кроме, как описывающих их, как безумцев» (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 146).



Роберт Вильтон. Лондон. Конец 1917 г. Фотография с фронтисписа книги Роберта Вильтона «Russia`s Аgony».

…Вот так после убийства Царского Друга, «неожиданно» – как это только и бывает в России – всё пошло вопреки составленным заранее планам, «не по правилам»: чаемая «конституционная монархия» кончилась, так и не начинаясь, исчезновением Царской власти вообще.
Образовавшийся вакуум не смогли заполнить ни «министры-капиталисты», ни «народные любимцы» из прежних думских витий. «Русского Питта сменил балаганный петрушка Керенский. А там пришла и вовсе банда преступников, публично – при стыдливо отводившихся взглядах западного гуманного мiра – насиловавшая Россию, утопив всё еще остававшееся живым и годным в крови, переформатировав «цветущую сложность» Православной Империи в безсмысленную мозаику федеративных стекляшек, трансформировав подданных Русского Белого Царя в «граждан СССР», изменив их сознание.
Между тем болезнь стала разрастаться, превратившись вскоре в угрозу всему мiру:
Мы на горе всем буржуям
Мiровой пожар раздуем,
Мiровой пожар в крови –
Господи благослови!
Как видим, Александр Блок не только умел слушать революцию, он ее – слышал! Последняя строка – свидетельство слуха абсолютного. Так далеко предвидеть! Заглянуть из того времени под нынешний внешне благопристойный покров обманувшего многих «возвращения прежнего», когда наследники Третьего Интернационала драпирует себя одеждами III Рима…
Запущенный некогда процесс – под разными названиями и флагами – продолжается и до сих пор: агломерация территорий с непонятными ее населению смыслами и целями существования; пространство, выпавшее из времени, цивилизации и истории.
Всё это вовсе не «имитация СССР», о которой – применительно к сегодняшнему дню – пишут некоторые, а всё та же спущенная с цепи в феврале 1917 года стихия, которую по лесковскому выражению «ни крестом, ни пестом» не взять, обретающая – в зависимости от времени и ситуации – самые причудливые формы, а потому столь жестко не детерминированная той или иной идеей или фигурой, находящейся у власти. Подобно сигнальным флагам (ни к чему не обязывающим, апеллирующим лишь к родовой и исторической памяти населения) они могут меняться, никак не влияя на общий смысл происходящего, который – применительно к традиционной системе координат – не существует.
Система постоянно воспроизводит себя, уничтожая то, что не укладывается в ее прокрустово ложе: культурное, образованное, пассионарное, верующее – то есть всё подлинное, а не господствующе-правящее, имитирующее здоровое, вводящее в заблуждение тех, кто всё еще проявляет признаки жизни. То, что могло бы стать подлинной элитой (в отличие от существующей ныне псевдоэлиты, состоящей из антигероев) неминуемо спускается в отвал. В системе таких «ценностей» схема «кто был ничем, тот станет всем» обречена на перманентное воспроизводство.
Новая Россия с «новыми русскими» во главе (из-за состава последних в том числе) не захотела возвратиться в Историческую Россию. Однако, по разным причинам, не смогла (хотя и пыталась) встроиться и в Западную цивилизацию. В результате – снова образовалась воронка, вихри которой в очередной раз испытает на себе весь мiр.

Ну, а нам, продолжая наше повествование о Роберте Вильтоне, предстоит пока что оставаться во власти «вихрей враждебных» той первой еще воронки…


Переводы текстов Роберта Вильтона сделаны Николя Д., которому мы приносим нашу искреннюю благодарность.


Продолжение следует.

Между Февралем и Октябрем (начало)


«И навстречу ветру я кричу:
– Если я тебя придумала,
Стань таким, как я хочу!»
Из советской песни.


Вряд ли кто-либо из тех, кто в 1916 г., убивая Г.Е. Распутина, запускал тот процесс, ожидал такого разворота событий. Что бы кто ни говорил, а ведь и себе выходило дороже.
Эти ничтожные и даже отрицательные результаты (с точки зрения предполагаемых выгодополучателей) заставляют сильно усомниться в существующих многочисленных конспирологических теориях. Да и вряд ли бы даже самый изощренный анонимный «правитель мiра» или какой-нибудь «сионский мудрец» смог всё так просчитать; а если и просчитал, то почему же допустил при этом столько ошибок? И как тогда быть с Божиим Промыслом и Покровом Пресвятой Богородицы над Россией?
Но и вовсе без умысла, конечно, не обошлось, и камень с горы не сам по себе всё-таки пошел, увлекая за собой всё новые, оказавшиеся неожиданно губительными, а до того казавшиеся надежно недвижными; да вот на́ тебе – взяли да и покатились…
У перехвативших руль государственного управления непрошеных водителей дух от удивления и отчаяния тоже захватило. Как вскоре выяснилось, на процесс, ими вроде бы и запущенный, повлиять практически оказалось невозможным. Ты выжимаешь сцепление, давишь на газ, крутишь руль, пытаешься затормозить, но машина, которой ты вроде бы управляешь по всем правилам и инструкциям, едет сама по себе, по недоступным никакому пониманию законам.
Это потом, в своих многочисленных эмигрантских мемуарах, они найдут сто причин, тысячи ошибок (по преимуществу, конечно, сделанных не ими – «другими»)… Но тогда дела обстояли именно так: много лет они готовились, учились в университетах, работали в думских комиссиях, дорвались наконец-то до руля, а… машина, на которой они собирались ездить, вдруг оказалась им неподвластна…
Им бы раньше понять, что и над полностью, казалось бы, самовластным человеком-творцом есть всё же власть, превышающая его собственную. Искренне удивлялся подобному в свое время еще Пушкин, говоря друзьям: «Моя Татьяна поразила меня, она отказала Онегину. Я этого совсем не ожидал...»
Попытаемся же понять, как всё это тогда начиналось и разворачивалось, взглянув на это глазами Роберта Вильтона.


Роберт Вильтон. 1916 г.

Находясь в центре начинающегося шторма, в Петрограде, Вильтон пытался убедить своих лондонских коллег в серьезности и опасности надвигающихся событий.
Обращаясь к редактору отдела внешней политики Уикхему Стиду, он писал 19 января 1917 г.: «Всё находится в ужасающем состоянии... хаос поразил все нижние ветви аппарата управления... Я слышу со всех сторон о наличии заговора, чтобы избавиться от Императора и Императрицы» («The History of “The Times”». Vol. IV. Part 1. N.Y. 1952. Р. 244). В своей книге «Последние дни Романовых» (London. 1920. P. 45) Роберт Вильтон прямо пишет о том, что существовал заговор с целью убить Императрицу «и даже Царя».
В лондонской редакции, однако, говорится далее в той же «Истории “Таймса”», не восприняли это предупреждение своего долголетнего корреспондента в русской столице всерьез. На Printing House Square (площадь в лондонском Сити, где в то время находился офис газеты) «не нашлось ни одного человека, кто был бы информирован о ситуации в России достаточно адекватно, чтобы предложить или повести политику в отношении этой страны».
Даже после второй мiровой войны газета продолжала оправдываться в том, почему она в январе 1917-го не принимала всерьез слова своего корреспондента, а если сомневалась, то по каким причинам не прибегла к помощи экспертов.
«Вильтон, – утверждают историки “Таймса”, – не вызывал полного доверия», международный же отдел газеты был слишком «утомлён рутиной, чтобы еще распространять статьи о катастрофе, предсказанной своим собственным корреспондентом».
Что касается экспертов, то – читаем там далее – единственный эксперт газеты в русском вопросе, сэр Дональд Маккензи Уоллес, находился в это время уже в отставке.


Дональд Маккензи Уоллес (1841–1919) – британский государственный служащий, редактор и иностранный корреспондент «Таймс», по происхождению шотландец. Выехав в Россию в 1870 г., находился там в течение шести лет; выучил русский язык, изучил историю России, ее литературу, социальный и политический строй. Вернувшись на родину в 1876 г., написал и опубликовал двухтомную книгу «Россия», имевшую большой успех (она выдержала десять изданий). Взят в штат «Таймса», направлен корреспондентом в Петербург, где находился в 1877-1878 гг. Сопровождал будущего Императора Николая II в Индии во время известного Восточного путешествия 1890-1891 гг., за что бы пожалован орденом Св. Станислава 1 степени. Находился при Императоре Уоллес также во время Его визита в Англию в 1909 г.

«…Лишь когда Лорд Милнер, в тот период министр без портфеля, а впоследствии секретарь по военным делам, – пишет в своей книге “The First Casualy” (N.Y. 1975. Р. 142) английский исследователь Филип Найтли, – вернулся из России 3 марта, организовав поставку русским боеприпасов, чтобы поддержать их в войне, “Таймс” поняла, что Вильтон был прав. Милнер встретился с редактором через два дня после возвращения и предупредил его о неминуемых волнениях, однако прежде, чем “Таймс” успела бы скорректировать впечатление, вызванное неспособностью газеты дать отчёт о ситуации в России, произошла Февральская революция».
Разберем этот эпизод поподробнее.
Альфред Милнер был одним из самых важных пяти членов Военного кабинета премьер-министра Дэвида Ллойд Джорджа, функционировавшего с декабря 1916 г. по ноябрь 1918 г. Обязанности Милнера, как министра без портфеля, всецело зависели от пожеланий Ллойд Джорджа, который, в свою очередь, почитал его своим ближайшим советником. В первую очередь это были вопросы, связанные с войной, как внутренние (переговоры о контрактах с шахтерами, нормирование продовольствия и т.д.), так и внешние (помянутая миссия в Россию).
Поездка Милнера в Петроград, как и сама его личность, в достаточной степени до сих пор не прояснены, более того – обрастают густым слоем разного рода версий, домыслов, а порой и безудержных фантазий, из-под которого увидеть что-либо заслуживающее безусловного доверия часто не представляется возможным.
Наиболее обоснованная и полная на сегодняшний день попытка хоть в чем-то разобраться, сопровождающаяся критикой некоторых легенд, бытующих в патриотической среде, предпринята недавно исследователем Станиславом Викторовичем Зверевым:
https://stzverev.ru/archives/528


Альфред Милнер (1854–1925).

Мы же обратим внимание на хронологию некоторых событий.
6/19 января лорд Мильнер выехал из Лондона с трехнедельной миссией в Петроград, вернувшись в субботу 18 февраля / 3 марта; после выходных он встретился с редактором «Таймса» Джорджем Джеффри Доусоном. Как полагают, он его предупредил об опасном положении в России («The History of “The Times”». Р. 245).
Стоит также обратить внимание на место пребывания в дни, непосредственно предшествовавшие перевороту, посла Великобритании Бьюкенена. Посетив 14/27 февраля заседание Думы в Петрограде, он отправился в десятидневный отпуск в Великое Княжество Финляндское, вернувшись в российскую столицу вечером в воскресенье 27 февраля / 11 марта.
Вырисовывается крайне занятная картина.
«Начавшись с ряда забастовок, – замечает Филип Найтли, – революция стала быстро распространяться. К 15 марта было сформировано Временное правительство; Царь отрёкся от Престола. Всё это произошло совершенно неожиданно и без какой-либо координации. (К крайнему раздражению британского посла сэра Джорджа Бьюкенена это случилось во время его отпуска.) Неразбериха лишь в малой степени оправдывает тех корреспондентов на местах, которые не смогли дать отчёт о происходящем» (Phillip Knightley «The First Casualy». Р. 142).
Но Роберт Вильтон как раз предупреждал и писал, а вот действия двух главных участников событий (по представлениям некоторых современных отечественных исследователей) никак не соответствуют обстановке.
Обычно те, кто готовит и руководит революцией, переворотом или заговором (если верить тем, кто считает, что Февраль 1917-го – дело рук англичан), страну-жертву и центр будущего возмущения в самый канун начала действа не покидают (Мильнер) и отпуск (Бьюкенен) не берут.
Тот же Ленин накануне октябрьского переворота, загримировавшись, с фальшивыми документами, рискуя жизнью (которую ставил весьма высоко), пробирается в Петроград, где действует приказ о его аресте, а пользующиеся дипломатическим иммунитетом, наоборот, покидают столицу…
Не правдоподобнее ли в таком случае иное объяснение. Интерес англичан был скорее в продолжении Россией войны, а не в смене строя, но когда это всё же случилось, они отнеслись к этому более или менее безразлично, поскольку их безпокоило не то, что будет с Россией, а своё, эгоистическое: опасности, угрожающие их собственной стране.
Весьма правдоподобное объяснение дает начальник Петроградского охранного отделения генерал К.И. Глобачев: «Возможно, что Бьюкенен и другие англичане лично сочувствовали революционному настроению в России, полагая, что народная армия, созданная революцией, будет более патриотична и поможет скорее сокрушить Центральные державы, – но не более того» (К.И. Глобачев «Правда о русской революции» М. 2009. С. 134-135).
Только потом, после переворота, когда власть в России, с устранением Самодержавной Монархии, утратила вместе с сакральностью и устойчивость, деятельность посла обрела иной смысл, а в соответствии с ним и вес: став реальным фактором политической жизни России.


Портрет Джорджа Бьюкенена 1918 г. работы Исаака Израилевича Бродского (1883–1939), ученика И.Е. Репина, запечатлевшего впоследствии Керенского, Ленина, Сталина, Зиновьева и др. советских вождей. Из книги Роберта Вильтона «Russia's Аgony» (London. 1918).

В ночь с 27 февраля /12 марта на 28 февраля / 13 марта в Петрограде закрылся телеграф, поэтому в течение последующих трёх дней британские газеты не получали отчётов о происходящем в России.
При этом Foreign Office (согласно дневниковой записи Мильнера от 2/15 марта) имел всю полноту информации, однако не спешил делиться новостями с британской прессой до тех пор, пока всё не прояснится.
Утром 28 февраля / 13 марта Роберт Вильтон телеграфировал:
«Бюро “Таймс” расположено рядом с Градоначальством, где нашли убежище все министры [старого режима] под защитой пулемётов, размещенных на шпиле Адмиралтейства, и, поскольку броневики, очевидно, полностью находящиеся в руках революционеров, носятся по улицам вокруг здания, где находится бюро “Таймс”, и ведут огонь по правительственным пулемётам, любая попытка перемещаться с одного места на другое связана с величайшим риском.
В момент отправки телеграмм огонь с Адмиралтейства прекратился, и, похоже, здание перешло в руки революционеров. Таким образом, правительство оказалось окружено и полностью изолировано; вероятно, его захват силами народа – вопрос лишь нескольких часов.
По самым примерным подсчётам, четыре пятых города находится в руках войск, перешедших на сторону Думы. Кроме того, огромное количество жителей вооружено винтовками, револьверами и саблями. По-прежнему происходят спонтанные перестрелки, но в целом вооружённые толпы ведут себя прилично. Они атакуют и громят один за другим полицейские участки, тщательно уничтожая [sic!] все документы и выпуская арестованных» («The History of “The Times”». Р.245).


Градоначальство располагалось на углу Гороховой улицы и Адмиралтейского проспекта в здании XVIII в. (ул. Гороховая, 2) с домовой церковью Святителя Николая Чудотворца.
Дом был с богатой историей. Когда-то здесь служил будущий декабрист Рылеев. В 1877 г. здание было передано Петербургскому градоначальнику. В январе следующего года народоволка Вера Засулич стреляла тут в Ф.Ф. Трепова. Сюда привозили покушавшихся на Императора Александра II Соловьева, Рысакова, Кибальчича и других государственных преступников, таких, например, как Мартов и Ленин. С декабря 1917 г. по март 1918 г. тут была ВЧК, работали Дзержинский и Урицкий, а среди заключенных побывали А.А. Вырубова, Н.С. Гумилев, бывший Председатель Совета Министров В.Н. Коковцов и др. В 1925 г. здесь был открыт первый ведомственный музей ВЧК-ОГПУ, а позднее мемориальный кабинет-музей Дзержинского, в 1994 г. преобразованный в музей «Гороховая, 2» – филиал Музея политической истории России, посвящённый политической полиции России и органам госбезопасности.


Сообщение Вильтона было опубликовано, а затем наступил неожиданный перерыв, после которого в ночь с 2/15 на 3/16 марта на редакцию «Таймс» обрушилось сразу восемнадцать телеграмм от Вильтона.
В них журналист смог ярко описать то, что происходило в тот момент, на улицах города.
На следующий день они вышли в газете пятью колонками.



2/15 марта: «Прекрасная погода вывела всех из домов, и поскольку мосты и проезду к центру были по какой-то необъяснимой причине оставлены открытыми, толпы людей всех возрастов и состояний пробирались к Невскому, пока мили, отделявшие Адмиралтейство от Московского вокзала, не почернели от народа. Предупреждения не собираться были проигнорированы. Казаков не было видно. Здесь и там во дворах и в переулках стояли взводы гвардейцев. Толпа была довольно добродушна, подбадривая солдат, ведя себя скверно только по отношению к немногим видимым полицейским.


План центра Петрограда. Из книги Роберта Вильтона «Russia's Аgony» (London. 1918).

Вскоре после 3 часов пополудни пехоте были даны приказы очистить улицу. Гвардейская рота заняла позицию около Садовой и выпустила несколько залпов по направлению направлении Аничкова дворца. Около 100 человек были убиты или ранены. На месте остались сотни пустых гильз, запорошенных снегом, обильно окропленном кровью.
После залпов магистраль была очищена, но толпа осталась на тротуарах. Никакой враждебности по отношению к солдатам не проявлялось. Люди кричали: “Мы сожалеем, павловцы (Павловский Гвардейский полк), что вам пришлось выполнять свой долг”».


Адмиралтейство было последним оплотом законной Царской власти а Петрограде. Вид на здание с улицы Гороховой.

3/16 марта: «Поразительная, а незнакомому с русским характером поразительная и почти сверхъестественная, организованность и добродушие толп солдат и мирных жителей по всему городу – вот, пожалуй, самые яркие черты великой русской революции.
Вчера в Таврическом Дворце было удивительно видеть, как огромный числу собравшимся там солдат и мирных жителей удалось избежать столкновений. Внутри здания работа различных парламентских комитетов продолжалась днем и ночью с удивительной интенсивностью».



Снимок из книги Роберта Вильтона «Russia's Аgony».

5/18 марта: «С сожалением должен сказать, что некоторые студенты обоих полов слепо участвуют в анархической пропаганде. Однако сегодня перспективы представляются более оптимистичными, и не исключено, что можно избежать разрыва между экстремистами и умеренными, согласившимися поддержать нынешнее Временное правительство до тех пор, пока Учредительное собрание не решит судьбу России голосами всех ее 170 миллионов населения. Проведение этих гигантских всеобщих выборов, естественно, потребует времени».


Снимок из книги Роберта Вильтона «Russia's Аgony».


Переводы большинства текстов Роберта Вильтона сделаны Николя Д., которому мы приносим нашу искреннюю благодарность.


Продолжение следует.

Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.


ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ


Министр-маклер (окончание)


Смерть Ротштейна, а вслед за ней последовавшая отставка с министерского поста его покровителя Витте «стали тем рубежом, за которым руководство столичными банками стало переходить в руки следующего поколения банкиров.
К управлению Петербургским Международным банком приходит А.И. Вышнеградский, сын [покровителя С.Ю. Витте] министра финансов и бывший вице-директор Кредитной канцелярии. […] В руководстве Сибирского банка все большее значение приобретает М.А. Соловейчик, первоначально деливший власть в правлении с мужем своей сестры В.Л. Лунцем, дядей последнего Э.С. Манделем и братом жены А.И. Вышнеградского Я.И. Савичем» (С.Г. Беляев «Петербургские банкиры в начале ХХ в.» // «Из глубины времен». Вып. 6. 1996. С. 6-7).
Таким образом, управление банками приобретало резко выраженный еврейский семейный характер.


А.И. Вышнеградский (слева) с другом, художником Э.О. Визелем.
Александр Иванович (1867–1925) – чиновник особых поручений Министерства финансов, банкир, предприниматель. В 1897–1905 вице-директор Особенной канцелярии по кредитной части Министерства финансов. Член правления Русско-Китайского банка (1902-1910); директор-распорядитель и член правления Санкт-Петербургского международного коммерческого банка (1906-1917). Камергер (1905). Действительный статский советник (1915). В эмиграции во Франции, скончался в Париже.

Даже последующий (в 1906 г.) уход С.Ю. Витте с правительственных постов вовсе не означал отказ его от дальнейшего влияния на финансовую политику России. Следы таких попыток видны на примере его взаимоотношений с одним из своих сотрудников, к которому он даже в своих известных нелицеприятными характеристиками мемуарах проявлял редкостное благоволение («выдающийся финансист»).
Речь идет о А.И. Путилове (1866–1940), главе Общества Путиловских заводов. С 1890 г. Алексей Иванович служил помощником юрисконсульта в Министерстве финансов, с 1900 г. исполнял обязанности заместителя директора канцелярии и секретаря С.Ю. Витте, с 1902 г. был директором Общей канцелярии министра. Характерно, что даже после того как Сергей Юльевич ушел с поста министра, А.И. Путилов продолжал его информировать о всех новостях в финансовом ведомстве и даже участвовал в борьбе в интересах своего бывшего шефа (С.Г. Беляев «Алексей Иванович Путилов» // «Из глубины времен». Вып. 10. СПб. 1998. С. 141).
Сразу же после объявления Манифеста 17 октября 1905 г. в кабинете граф С.Ю. Витте он занял пост товарища министра финансов. Это была высшая точка в официальной государственной карьере Алексея Ивановича, закончившейся вместе с отставкой в апреле 1906 г. кабинета его патрона.
Будучи управляющим Дворянским и Крестьянским банками, Путилов участвовал в подготовке Столыпинской реформы. Своим предложением ввести принудительный выкуп части помещичьих земель он вызвал сильное недовольство Императора Николая II, после чего вынужден был подать в отставку.
Перейдя на частную службу, А.И. Путилов участвовал в руководстве акционерных обществ. В 1908 г., после слияния Северного банка с Русско-Китайским (членом которого он состоял с 1905 г.), он становится директором-распорядителем (председателем правления) Русско-Азиатского банка.


Алексей Иванович Путилов был миллионером, одним из ведущих финансистов и промышленников Российской Империи. Еще в 1896 г. он был посвящен в масоны во французской ложе «Космос». Оказавшись в эмиграции, он финансировал создание в 1921 г. в Париже масонского капитула «Астрея», посещая его заседания. Кроме того Путилов был членом-основателем еще трех масонских лож для эмигрантов из России.

В отличие от министра финансов В.Н. Коковцова, А.И. Путилов был прекрасно осведомлен о попытке в конце 1911 г. поставить во главе этого крупнейшего русского коммерческого банка графа С.Ю. Витте. По мнению французских банкиров, «никогда русское правительство не оставит банк, во главе которого будет Витте». Были, разумеется, и другие резоны. Но, как бы то ни было, инициатива закончилась ничем…
Весьма характерны политические взгляды этого сохранявшего верность Витте человека в годы Великой войны, активное участие его в масонских ложах, а также близкие его отношения с Л.Б. Красиным и некоторыми другими большевиками, принесшие ему, уже в эмиграции, некоторые неприятности (М. Палеолог «Дневник посла». М. 2003. С. 306-307; С.Г. Беляев «Алексей Иванович Путилов». С. 148, 150-151).
Другим крупным деятелем Русско-Азиатского банка, проводившим экспортно-импортные операциями, был А.Л. Животовский, один из четырех братьев-дельцов, выходцев из черты оседлости из-под Киева.
В течение 15 лет этот помощник провизора стал миллионером, войдя в состав предпринимательской элиты России. Представителем А.Л. Животовского в Японии был знаменитый впоследствии английский шпион Сидней Рейли, по происхождению одесский еврей. В агентурных документах Департамента полиции он проходил под именем «Патриарх».


Абрам Лейбович Животовский (1869 – ?) – петербургский купец 1-й гильдии; член специального консорциума Русско-Азиатского банка (1912); сотрудничал с «Америкэн Металл Компани» и нью-йоркским «Нэшнл Сити Бэнк». Компаньон А.И. Путилова.

Интересно, что Абрам Животовский вместе с братом Давидом открывали собою список из 385 человек, причастных к делу известного масона князя Д.И. Бебутова, подозревавшегося Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства в связях с немцами. В списке значились Александр и Альфред Горациевичи Гинцбурги, Н.Н. Кутлер, Э.Л. и Г.Л. Нобели, А.И. Гучков, В.А. Маклаков, М.М. Ковалевский, С.Ю. Витте и др. Тесные деловые отношения у Животовского установились с банкирами Морганом и Паулем Варбургом.
Именно А.Л. Животовскому, возвращаясь в 1917 г. в Россию из эмиграции, телеграфировал Л.Д. Троцкий. Дело в том, что Абрам Львович приходился «творцу русской революции» дядей (он был братом его матери).
Эмигрировав после октябрьского переворота 1917 г. за границу, А.Л. Животовский сохранял (и в немалой степени благодаря своему высокопоставленному родственнику) экономические связи с советской Россией. В эмигрантской печати упоминается его попытка вместе со своими братьями (Тимофеем/Тевелем, Давидом и Илларионом) и прочими еврейскими дельцами (Высоцким, Златопольским, Добрым, Цейтлиным, Лесиным и другими) создать в Париже замаскированный советский банк (Ф.В. «Письма экономиста. Письмо шестое» // «Двуглавый Орел». Вып. 31. Берлин. 1922. 1/14 июня. С. 37-38).
Историю эту «раскопал» современный петербургский историк А.В. Островский (А.В. Островский «О родственниках Л.Д. Троцкого по материнской линии» // «Из глубины времен». Вып. 4. СПб. 1995).
Что касается Витте, то список, как говорится, можно продолжить и еще.
В свое время Сергей Юльевич писал о своих «личных хороших отношениях с главою дома Ротшильдов, который всегда являлся главою синдиката по совершению русских займов, когда в них принимали участие еврейские фирмы» («Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания». Т. 2. С. 412). В конце в 1850-х гг. в Петербурге зафиксировано первое, по крайней мере легальное, появление поверенного Ротшильда, претендовавшего на положение придворного банкира.
По свидетельству статс-секретаря А.А. Половцова, «на первых же днях нового Царствования [Императора Николая II] Витте заключает заем со всеми домами Ротшильдов» («Из дневника А. А. Половцова» // «Красный Архив». Т. 67. М. 1934. С. 178). Связи с Альфонсом Ротшильдом С.Ю. Витте получил, с одной стороны, по наследству от своего предшественника министра финансов И.А. Вышнеградского, с другой, – помогли родственные связи со стороны жены. И еще вопрос, что фактически имело бо́льший вес.
Прибавьте к этому тесные отношения, и даже дружбу, С.Ю. Витте с владельцами берлинского банка Мендельсонами, и вряд ли кому-либо покажется (даже и на основе этих далеко не полных фактов) таким уж невероятным утверждение о том, что «министр-маклер» (такое было у Витте прозвище) постепенно, но вполне последовательно передавал экономическую власть в стране финансовому интернационалу.


Продолжение следует.

Илья Репин. Портрет С.Ю. Витте. 1901-1903 гг. Третьяковская галерея. Фрагмент.


ДЕНЬГИ И ВЛАСТЬ


Министр-маклер (начало)


Как совершенно определенно утверждал советский историк М.Н. Покровский, Сергей Юльевич «представлял крупнейшую, главным образом банковую, лишь во второй линии промышленную, буржуазию. Я говорю о 1905-м годе, – подчеркивал он, – в 1890-х годах Витте представлял именно промышленную буржуазию» («Переписка Николая II и Марии Федоровны (1905-1906)» // «Красный архив». Т. 22. М. 1927. С. 154).
При этом Сергей Юльевич подмял под себя все крупные банки. «Ни один из министров финансов пореформенной поры не пользовался так широко средствами государственного воздействия на экономику, как Витте» (Там же. С. 69).
«Русские банки времен Витте, – утверждал близкий его знакомый И.И. Колышко, – из объектов истории стали субъектами ее. Они оперировали почти целиком на средства Государственного банка. Администрация этих банков, при фикции выборности, состояла по существу из чиновников Министерства финансов. А так как биржу составляли именно они, то ясно, что биржа, с ее взмахами вверх и вниз, с ее аппаратом обогащения и разорения, была филиалом Министерства финансов».
Специально для экономического проникновения на рынки Дальнего и Среднего Востока служили учрежденные С.Ю. Витте в 1894-1897 гг. банки: Русско-Китайский, Русско-Корейский и Учетно-ссудный банк Персии (Там же. С. 79).
По словам гофмейстера Императорского Двора В.М. Вонлярлярского, Русско-Китайский банк находился «в руках французских евреев». В его докладе, переданном Царю в 1898 г. через Великого Князя Александра Михайловича, утверждалось, что министр финансов оперирует иностранными и еврейскими капиталами, что не только никак не совместимо с «реальными русскими интересами» на Дальнем Востоке, но и угрожает «исконному государственному строю и порядкам» в Российской Империи (В.М. Вонлярлярский «Мои воспоминания. 1852-1939». Берлин. 1939. С. 127-130).


Владиимiр Михайлович Вонлярлярский (1852–1946) – крупный новгородский землевладелец и промышленник, владелец золотых приисков на Урале, председатель правления Северо-Восточного Сибирского общества.

Этому способствовала и вся в целом экономическая деятельность С.Ю. Витте на посту министра финансов, о чем вполне определенно писал в своих воспоминаниях известный общественный деятель, масон и кадет профессор А.А. Кизеветтер: «…Экономическая политика и Вышнеградского и Витте, совершенно независимо от их личного политического profession de foi [мiровоззрения (фр.)], внушаемого либо традицией, либо карьерными соображениями, – лила воду на мельницу конституционного движения…» (А.А. Кизеветтер «На рубеже двух столетий. Воспоминания. 1881-1914». М. 1997. С. 231).
Тем временем «приток в Россию иностранных капиталов, вызванный виттевскими экономическими реформами и хозяйственным подъемом второй половины 1890-х гг., – считают исследователи, – столкнулся с неизменным, как и десятилетия назад, негативным отношением русского правительства к учреждению в стране филиалов иностранных банков […]
Западноевропейские банкиры были вынуждены учреждать отделения своих банков под видом русских кредитных учреждений. Так в 1901 г. в Петербурге появился Северный банк, фактически являвшийся филиалом парижского банка “Сосьете Женераль”. В 1910 г. Северный банк объединился с Русско-Китайским, в результате чего возник крупнейший в России Русско-Азиатский банк» (С.Г. Беляев «Петербургские банкиры в начале ХХ в.» // «Из глубины времен». Вып. 6. 1996. С. 3-4).
Это была особая среда. То, по словам служившего в Русско-Азиатском банке князя В.А. Оболенского, «были преимущественно люди, большая часть интересов которых была направлена на стяжание и обогащение. Они следили за биржевым курсом бумаг, играли на бирже и делали банковскую карьеру. Услужливые по отношению к начальству, они подсиживали своих конкурентов, не брезгуя никакими интригами, и были грубы с подчиненными» (В.А. Оболенский «Моя жизнь. Мои современники». Париж. 1988. С. 427).


Акция Русско-Азиатского банка на предъявителя. 1912 г.

Как одну из важнейших до сих пор не решенных проблем, исследователи отмечают неизученность персонального состава банковской элиты, на протяжении почти что полувека определявшей финансовую политику России. При этом, как правило, речь идет о трех поколениях банкиров.
Первое поколение основателей (грюндеров) к началу 1890-х сошло со сцены. Его сменило второе, виттевского призыва. «Придя в 1892 г. к управлению Министерством финансов, С.Ю. Витте выступил с широкой программой реформ хозяйственного механизма страны при содействии иностранного капитала.
Петербургские банкиры второго поколения – главные помощники министра в привлечении этого капитала в страну как в виде государственных и гарантированных правительством займов, так и в виде прямых промышленных инвестиций.
Среди этих банкиров особо выделялся А.Ю. Ротштейн, сменивший В.А. Ляского на посту главы Международного банка, ставший доверенным лицом министра финансов в заключении внешних займов и в проведении виттевской дальневосточной политики» (С.Г. Беляев «Петербургские банкиры в начале ХХ в.». С. 5).
«Уродливой внешности, нагло-грубый в обращении, он был гением банковского дела», – писал о руководителе С.-Петербургского Международного коммерческого банка (ПКМБ) А.Ю. Ротштейне (1858–1904) близкий С.Ю. Витте журналист И.И. Колышко.
Настоящее имя Ротштейна, по свидетельству его знакомого, было, разумеется, не Адольф, а Аделон или Арон. Ближайшими сотрудниками А. Ротштейна были члены правления Петербургского банка (оглашаем полный, без каких-либо изъятий список!): И.Л. Гольдштанд, В.А. Берг, А.Ф. Кох; директор Санкт-Петербургского Учетного и Ссудного банка А.И. Зак.


Абрам Исаакович Зак (1829–1893) – русско-еврейский банкир. Уроженец Бобруйска, карьеру начал у Евзеля Гинцбурга (работал в его банке в Петербурге). С 1871 г. директор Петербургского банка льготного кредитования, принадлежавшего иудею Леопольду Кроненбергу. Считался крупным специалистом в финансовых делах. Именно его совету последовало Российское правительство, когда для предотвращения финансового кризиса в случае войны, было решено наращивать золото-валютные резервы. Когда ему предложили занять должность товарища министра финансов, Зак отказался, потому что для этого он должен был, отказавшись от талмудизма, креститься. Оплачивал все судебные издержки кутаисских евреев, обвинявшихся на процессах 1878-1879 гг. в ритуальных убийствах.

Всё это при том, что уже тогда еврейскими банкирами осознавалась необходимость внешней мимикрии, прикрывавшей их реальное руководство делом:
«Ротштейн прекрасно отдавал себе отчет в том, что банк, работающий в России, должен иметь соответствующее национальное “лицо”. Когда встал вопрос об открытии московского филиала ПМКБ, директор заявил Ценкеру [директору ПМКБ в Москве]: “Еврея я не могу поставить во главе московитам, немец из Берлина также будет не на месте, человек должен в совершенстве владеть русским языком, знать Москву и быть русской крови”.
Относительно своего детища, Никополь-Мариупольского горного и металлургического общества, Ротштейн говорил, что необходимо “усилить правление некоторыми русскими, которые были бы известны деловому мiру, а при внешних сношениях представляли бы финансовую сторону нашего предприятия”. Здесь очевидно стремление ПКМБ привлечь звучное русское имя и деньги, несколько затушевав истинное лицо фирмы» (С. Лебедев «“Алхимик”. Портрет Адольфа Ротштейна в интерьере эпохи» // «Родина». 2005. № 5. С. 74).
В финансовых кругах Ротштейна прозвали «Алхимиком». Банковскую школу он прошел у Мендельсонов и у парижских Ротшильдов.
«У Мендельсона в Берлине и у Ротшильда в Париже, – отмечают исследователи, – Ротштейн так много занимался русскими займами, государственными бумагами и т.п., что по всем этим вопросам он был в курсе лучше всех служащих ПКМБ. […] Участие Ротшильдов в судьбе единоверцев в России, с одной стороны, и нужда Витте в очередном займе – с другой, использовались в ходе финансовых переговоров. […] Кроме того, Ротштейн завязал прекрасные отношения с банками США. Ему удалось разместить в Нью-Йорке золотой заем, чего еще никогда не случалось с русскими займами».
Не знавший русского языка (Ротштейн «мог, самое большее, ругаться по-русски»), иудей-талмудист, будучи награжденным орденом Св. Владимiра, «представил прошение в дворянское собрание Смоленской губернии с требованием вписать свое имя в золотую книгу дворян губернии, где у него были большие владения. Ротштейну было отказано якобы из-за его религиозной принадлежности (кроме того, он был германским подданным). Однако затем по указу Сената, утвержденному Царем, дворянскому собранию было предписано удовлетворить прошение банкира» (С. Лебедев «Алхимик». С. 72, 73, 75).


Адольф Юрьевич Ротштейн.

Достоверно известно, что Ротштейн состоял в одной из лож «Великого Востока», как и то, что против него был сильно предубежден Император Николай II (Н.Е. Марков «Войны темных сил». М. 2002. С. 133; С.Г. Беляев «Алексей Иванович Путилов» // «Из глубины времен». Вып. 10. СПб. 1998. С. 141).
По свидетельству исследовавшего вопрос современного петербургского историка С.Г. Беляева, «поверенный в делах США в Петербурге Г.Д. Пирс писал в это время главе банкирского дома Морганов, что Ротштейн играет в финансовой жизни России ту же “контролирующую” роль, которую сам Морган играет в Америке.
В 1895 г. Ротштейн стал одним из организаторов Русско-Китайского банка, на деле являвшегося филиалом Государственного банка на Дальнем Востоке и основным инструментом виттевского “мирного” проникновения в Маньчжурию. Впрочем, благодаря Ротштейну, не только Русско-Китайский, но до некоторой степени и Петербургский Международный банк в это время играл роль банка русского правительства» (Беляев С.Г. Петербургские банкиры в начале ХХ в. С. 5).


Реклама Русско-Китайского банка. 1907 г.

Большие изменения наступили сразу же вслед за смертью Ротштейна, последовавшей 8 ноября 1904 г. в Петербурге и породившей много толков.
Обычно пишут, что банкир скончался от «воспаления легких». Пишут также, что он умер от последствий венерической болезни (С. Лебедев «Алхимик». С. 75).
Впрочем, о его кончине имеются и иные свидетельства, о которых полное молчание сохраняют как еврейские, так и либерального пошиба авторы.
Впервые приводимую нами далее версию обнародовала известная правая писательница Е.А. Шабельская-Борк (1855–1917) в своих романах «Сатанисты ХХ века» (1911) и «Красные и черные» (1913). Она вывела в них А. Ротштейна под именем банкира Гольдмана.
В 1920 г. о нем написал русский монархист полковник Ф.В. Винберг (1861–1827), обозначив его инициалом Р.
В третьей книге журнала монархистов «Луч света» в Берлинских письмах» в главе «Смерть банкира Р.» он писал: «…В настоящее время мало кто помнит об известном петербургском крупном банкире Р., скончавшемся в 1904-м году: совершенно неожиданно, от пустой царапины, у него сделалось заражение крови, унесшее в могилу человека выдающегося, сыгравшего видную роль в нашем финансовом мiре. Р. был еврей и был масон одной из высоких степеней. […] Чувствуя приближение конца земной жизни, он выразил желание принять Православие и просил привести к нему православного священника. В комнату умирающего вошел духовный пастырь и очень долго оставался с ним наедине. Когда священник вышел из спальни Р., он казался очень взволнованным и обратился к ожидавшим в соседней комнате родным и близким больного со следующими словами: “Возблагодарим Господа! Только что я принял исповедь великого грешника, который ныне отходит из этого мiра праведником и мучеником”…» (Ф.В. Винберг «Берлинские письма» // «Луч Света». Кн. 3. Берлин. 1920. С. 32, 34).
Впервые имя А. Ротштейна открыто было названо в 1922 г. в книге правого журналиста и писателя Г.В. Бостунича (1883–после 1946), утверждавшего, что банкир был «приговорен […] к смерти за то, что он предложил добиться еврейского равноправия в России путем перемены фронта […] Ротштейн был отравлен при порезе мозольным оператором […]; гангрена началась с локтя. Когда Ротштейн увидел воспаление и понял, в чем дело, он в последнюю ночь своей жизни просил писательницу Е. Шабельскую поехать в Кронштадт и привезти о. Иоанна Сергиева, что та и исполнила. Ротштейн перед смертью крестился, во всем покаялся великому святителю, был им приобщен Св. Таин и умер христианином. Это был сильнейший удар по масонству. Они скрежетали зубами. Сделали все, чтобы скрыть эту историю или хотя бы замять ее» (Г.В. Бостунич «Масонство и русская революция. Правда мистическая и правда реальная». Новый Сад. 1922. С. 116-117).


Продолжение следует.

До 2010 года не существовало проекта "Алексей Навальный",был простой блогер Навальный,но в 2010 году Навальный стал суперзвездой при поддержке неких российских олигархов,а именно клана Фридмана,в который входят следующие люди:Сурков,Авен,Хан,Блаватник и Вексельберг.
Это начало.
Это переписка Навального и топ-менеджера Альфа-Банка Владимира Ашуркова,который сейчас работает на британскую разведку,проживая в Англии.





А это навальному напрямую предлагают компромат на Алишера Усманова и сначала советуется с Ашурковым.

Но это взломанная почта Навального,а вот дальше уже идет взломанная почта жены Алексея Навального,которая была взломана 2 года назад.
Дальше Ашурков покупает дом и винодельный бизнес Алексею Навальному.




Казалось бы,такой шикарный подарок Навальному,но ради чего?
Обратили внимание,что доля в винодельном бизнесе у Навального и Ашуркова всего по 33%.
А остальная треть бизнеса принадлежит некоему фон Нейппергу.
А это его личный кабинет в в Citi Bank и высылает отчеты фон Нейпперг на почту Юлии Навальной-для отчета.

Судя по данному документу Фон Нейпперг в 2015 году получая деньги из «AAM Europe», без остатка переводил их в фонды «Добровольческое Движение» и «Образ Будущего».
AAM Europe числится в качестве одной из дочерних компаний Альфа-Групп(Фридман) в Люксембурге.
Получив капиталы от AAM Europe Стефан фон Нейпперг рассылал их двум адресатам: «Добровольческое Движение» и «Образ Будущего».Обе организации – это фонды принадлежащие людям из ближнего круга Алексея Навального.
«Добровольческое движение» - организация, учредителем которой значится Леонид Волков,а «Образ Будущего» принадлежит Николаю Ляскину.
Тем временем ФСБ по приказу Путина начинает тотальную атаку на Альфа-Групп и Ренову(Вексельберг),об этом заявляет в приватном разговоре глава отдела "К" ФСБ Иван Ткачев,уже теперь арестованному Александру Шестуну.

Многие из вас следят за судьбой Алексея Навального и обращали внимание на самые громкие его расследования.
С самого начала,вы увидели,что расследования Навальному дает Альфа-Групп,например,на Альфу работает главное детективное агенство Британии KROLL,где все детективы-это бывшие разведчики МИ6 и ЦРУ.Да,вот эти детективы копают под российских чиновников и олигархов,а дальше отдают информацию Навальному для публикации,но зачем все это Фридману?
Вы вспомните,как только Навальный стал работать на Фридмана,то он сразу же стал частым гостем в США.На российских олигархов работают не только российские СМИ,но и очень влиятельные западные лоббисты,которые легко организовывают встречи с американскими и европейскими политиками и публикации в ведущих мировых СМИ.
Навальный долго проходил так называемые "смотрины" в США,но при вложенных десятков миллионов долларов в образ Навального,от него отказались американцы.
Американцы считают Навального слишком слабым,так же они относятся и к тому же Зеленскому.
У Путина в это время была истерика,ведь его так же возили на смотрины в США в 1998,когда он стал директором ФСБ.А возили в США Путина не только Березовский и Абрамович,но и тот же Фридман с Авеном.Тогда же появлялись дебильные фильмы от Кремля,где всей России рассказывали,что Навальный-это агент ЦРУ по кличке "Фридом".

Хотя,Навальный реально имел дела с Браудером,но к западным спецслужбам Навальный никогда не имел отношения.
Вы можете почитать Викиликс,чтобы понять,почему от Навального отказались американцы.
Кандидат США-это премьер Медведев.Тогда Навального решили сделать кандидатом от Евросоюза,вы видели регулярные поездки Навального в Германию и Бельгию(Брюссель),но и Евросоюз отказался от Навального-у них своего кандидата до сих пор нет.
Тогда гениальные олигархи решили,что если прессануть жестко Медведева,да и вообще выкинуть его из политики,то американцы остановят свой выбор на Навальном,но этого опять не произошло.На Западе вообще думают,что Навальный работает на Путина,после атаки на Медведева.
У Навального остался единственный шанс зацепиться в политике,только благодаря Великобритании,но я так понял,Навальный и Британии не интересен.
Смотрите,у Навального уже давно не было серьезных расследований с документами от США,Британии или ЕС.Навальный сворачивает все штабы по России,у него нет денег платить зарплату людям.
Да,Навальный получает скромные 2-3 миллиона рублей в месяц,скорее всего,от Ходорковского.
На эти деньги и существуют остатки штабов Навального и его окружение.
Согласен,Фридман так просто не отпустит Навального,он вложил в него десятки миллионов долларов,а результата так и нет.
Думаю,Навальный уже перешел в разряд людей,которые будут по указу олигархов заниматься раскруткой новых лиц российской политики.
Конечно,российские олигархи продолжат работать скаутами т.к. если кто-то из них найдет человека,удовлетворяющего потребности США и ЕС,то этот олигарх будет в шоколаде еще очень долго.
Думаю,Фридману необходимо было с Навальным поступить иначе.После отказа США Навальному,его необходимо было перевезти на Украину.Смотрите,Навальный-этнический украинец,его родители родом из Киевской области т.е. проблем у него не было бы ни с гражданством,ни с трудоустройством.
Фридман мог бы купить на Украине практически любой пост под Навального,того же мэра крупного города или губернатора,где Навальный бы попробовал свой силы,а Запад бы посмотрел.-Но уже слишком поздно.





Обратная связь: politika.urfo@mail.ru